Урусут - Страница 29

В конце концов углубление оказалось достаточно большим, чтобы он мог в него забраться, свернувшись калачиком. Завтра с противоположной стороны он выкопает яму с уклоном вниз – для своих дерьма и мочи, а из глины слепит для нее крышку. Земля под ногами уже подсыхала. Вони станет меньше. Он хлопнул себя по плечу – да, вот только вшей и клопов не убудет. Да пусть пьют его кровь! Все равно помирать. Он втиснулся в углубление, прислонил край колодки к стене, и так, с головой на весу, уснул.

– Урусут! Урусут! – услышал он сквозь сон. С трудом разлепил веки, шагнул на дно, выпрямился, поднял голову. На фоне сумеречного вечернего неба виднелась голова. Прищурился, пригляделся, узнал старика-лекаря.

– Еда! – шептал тот. – Вкусный еда! Надо есть еда!

Вниз на веревке опускался маленький жестяной жбан. Олежка схватил его, но сразу отдернул руки – тот оказался горячим. Сжал веревку, поставил котелок вниз, развязал узел. Через какое-то время рядом таким же образом оказался бурдюк с водой.

– Завтра внучка! – шипел лекарь. – Внучка завтра! Алтантуяа! Имя! Алтантуяа!

Раз, и исчез. Олег не понял ничего, кроме того, что до завтрашнего вечера, кроме лепешек, ничего не ждать. Снял крышку – в густом бульоне плавали корешки растений и мелко нарубленные кусочки мяса. Принялся потихоньку, глоточками пить. Мясо проглатывал – жевать он не мог. Корешки решил тоже есть, не выплевывать – поскольку ордынец лекарь, значит, трава лечебная. Хуже все равно не будет.

К утру замерз дико. Разогреваясь, весь следующий день рыл себе «ложе» и отхожую яму. Даже не яму – ямку. Оторвал еще два сучка, их перекрестье послужило основанием крышки – земля липла к дереву и засыхала хорошо. Но из-за постоянного движения колодка растерла на шее рану, к ней уже присосались мухи-кровопийцы. Если отложат личинки – все, смерть мучительная и долгая. Но раз монголы кормят, значит, он им зачем-то нужен? Может, ждут кого-то совсем главного, без которого не властны решить судьбу полонянина?

Вечером бульон принесла девчушка лет одиннадцати. Смотрела на него так изумленно, что узкие глаза округлились и казались похожими на обычные. Когда забирала один жбан и подавала другой, вниз свисли две длиннющие косы. Он даже хотел ради забавы подпрыгнуть и ухватиться за одну, но быстро передумал – мало ли что там баяли про мальчишку-злодея, с саблей наперевес бросающегося на храбрых татар? Все ж не вытерпел, получив еду, скорчил потешную злодейскую рожу, зарычал – девчонка вскрикнула и убежала, правда, жердевую крышку не забыв вернуть на место.

Постепенно рана на щеке заживала, силы возвращались, ложе углублялось. С девчонкой познакомились, она учила его ордынским словам. Повязку снял и иногда осторожно щупал, чувствовалось, толстенный рубец…

II

Однажды его разбудил ужасный вопль. Пока он вставал со своего ложа – то есть полз наружу – в яму c бешеным ревом спрыгнул татарин, которому показалось, что пленник сбежал.

– Да тут я, тут, не ори, бесовское отродье! – успокоил его Олежка.

Тот долго тряс мальчугана за колодку, даже хотел ударить, но плотницкий сын выставил край той же колодки, подперев ее снизу ладонью, и бесермен лишь хряпнул кулаком по самой деревяшке.

Ругаясь, начал его выталкивать наверх, толкая снизу в зад. Только юный ратник высунул наружу голову, зажмурившись от яркого света, как его, схватив за руки, вынули из ямы и быстро связали. Закончив, потащили меж юрт и допетляли, наконец, до самой большой. У входа с копьями стояли два здоровых ордынца.

Внутрь затолкнули чуть ли пинком, так, что он упал на мягкий расписной ковер. Сразу отодвинулся, прислонился спиной к стенке.

Поджав под себя ноги, почти в одинаковых позах сидели – слева смуглый старик с узкой седой бородой и в островерхом головном уборе, чудном расписном зипуне с желтой вязью и синих широченных штанах, чуть дальше – два татарина, одного из которых он видел в Земках, в центре, видимо, самый главный. На нем красовалась оранжевая шапка с белыми перьями цапли, а по рассказам Андрея он знал, что это отличительный знак рода хана Чагониза. Справа же с клобуковской саблей на боку сидел личный враг – тот самый бесермен, кого уберегла лишь кривизна восточного засапожника.

Старший что-то пролаял, и старик почти на чистом русском произнес:

– Перед огланом нужно встать на колени, раб!

– Не хочу, – ответил древоделя. – И не раб я тебе.

Седобородый перевел, тот, которого назвали «огланом», зашелся в истеричном крике, а потом вдруг рассмеялся, прочие захихикали тоже. Олег переводил взгляд с одного на другого, думая, у кого сподручнее выхватить клинок. Со связанными руками и в колодке особенно не помашешь, но успеть воткнуть в кого-либо лезвие можно.

Но далее разговор потек плавно.

– Безумный, ты мог умереть обычной смертью, а теперь будешь подыхать тяжело, мучительно и долго! – заорал Илыгмыш, но вдруг внимательно присмотрелся к мальчишке и вдруг произнес: – Знаете, а мне его смелость по нраву. Может, пускай перед гибелью с кем-нибудь сразится? Мне хочется посмотреть на его умение.

– Да, да! – заверещали остальные.

– Глупец, ты и вправду не боишься расстаться с жизнью? – спросил оглан.

Старик старательно и четко переводил, за всеми поспевая вовремя.

– Царство небесное ждет мучеников.

– О, как же от тебя воняет!

– Не думаю, что от меня должно пахнуть цветами после недели в зиндане. Не ты ли приказал посадить меня туда?

– Я.

– Ну вот. От вас тоже не благоухает. Насколько я знаю, бесермены даже своих котлов после варки еды не моют. А про баню вам вообще неизвестно.