Урусут - Страница 46

– Белолобов, ты что, не в настроении? – удивилась учительница.

– Да я… – начал оправдываться Вождь, но Полубабкина его опередила.

– Зоя Васильевна, – крикнула пионерский лидер, – у него психологическая травма после спора на уроке истории!

– И о чем шел спор? – заинтересовалась преподаватель.

– О Куликовской битве! – поведал хмурый Викштейн.

– Ах, как замечательно! – радостно вспыхнула Зоя Васильевна и сразу принялась читать наизусть Блока.

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!..

Кто-то жидко похлопал, учительница, вдохновившись собственным чтением, рассказала подопечным несколько эпизодов биографии Сан Саныча, объяснила эстетику символизма, прочитала несколько стихотворений Цветаевой и Ахматовой, да отпустила их со звонком.

Последним уроком в расписании стояла физкультура. Физкультура до обеда означала, что Святослав Всеволодович еще не выпил пива, и всем будут определены упражнения на время и количество. Если же она проводилась последней, физрук запирался в своем кабинете, а школьников выгонял на улицу – мальчишек играть в футбол, девчонок – в пионербол на волейбольной площадке.

Поэтому половина класса убежала домой – и ой как зря! «Слава-кирпич» то ли простудил горло, то ли ему просто не хотелось, но пиво он сегодня не употреблял. Всех построил в спортзале, выписал на бумажку фамилии прогульщиков, а с пришедшими провел полноценное занятие.

Разделив ребят на две части, одних заставил лазать по канату – до потолка и вниз, других – прыгать через «козла». Олежка, имея сильные руки, канат любил, и иногда даже красовался перед девчонками, забираясь вверх без помощи ног, а то и вовсе «уголком». Так он из-под потолка и увидел, как Астафа, отталкиваясь перед прыжком, задел левой ногой матрас и до конца не долетел совсем чуть-чуть, больно ударившись о снаряд копчиком при приземлении. Больно ему стало так, что у него выступили слезы. Астафа и слезы – две вещи несовместные, поэтому оторопевший физрук отправил его домой.

– Сдался мне этот «козел»! – орал Женька. – У меня сегодня тренировка, а завтра – игра! Что я тренеру скажу, если не смогу откатать, как надо?!

Физрук, ценивший в этом классе только троих учеников – Астафьева, Лапшина и Белолобова, прочих презрительно называя «шахматистами», сам не на шутку испугался. Он предложил раненому довести его до медпункта. Тоже, блин, взрослый человек, а простых вещей не понимает – какой мальчишка согласится перед женщиной-медсестрой обнажать ягодицы, что бы там копчик и как бы сильно не болел?

Викштейн уселся точно посередине снаряда, а Тренога, наоборот, перелетел с огромным запасом, но носом вперед. Шлепнулся на мат так, что очки упали. Всеволодович потерял настроение, поставил всем «пятерки» и отправил восвояси.

Вождь, опустив бестолковую (ну зачем он сцепился с классной!) голову, пошел мыть полы. Занятие предстояло не только безрадостное, но еще и физически противное – тряпка воняла так, что впору нос прищепкой зажимать.

«Ригорист, ригорист… Пустился в сражение длинною в несколько лет, чтобы не казаться самому себе тряпкой – и вот она в руках, тряпка настоящая. Драй палубу, юнга! У Оксаны Витальевны власть, и она этой властью задавит тебя, пройдется катком туда и обратно… Но если не ты, то кто?»

От размышлений оторвал голос Гончаровой:

– Хочешь, помогу?

Белолобов, наклонившись над ведром с грязной водой, как раз отжимая смердящий рваный кусок материи, засмущался – он не хотел, чтобы подружка застала его в таком неприглядном виде.

– Лен, ты прости, – сказал юный меломан, – иди домой одна. Я не смогу тебя сегодня проводить. Пока я закончу, уже репетитор придет, а еще перекусить надо. Кто знал, что так сложится?

– Все говорят, что тебе нужно в другой класс переходить, иначе Трунова тебя съест.

– Летом подумаю.

– Я тогда тоже перейду!

– Лен, – скривил губы Вождь, – не надо крайностей! Все равно будем видеться каждый день, а то, что на уроках не придется сидеть вместе – ну и что? Может, так я по тебе еще сильней скучать буду?

Гончарова хихикнула, подошла к нему вплотную, неожиданно чмокнула в щеку, вспыхнула и убежала. У Олежки в руках была мокрая тряпка, поэтому он не смог подружку остановить. Ну и ладно. Хотя и сам засмущался.

Закончив унизительную работу, он тщательно вымыл руки и отправился домой, вновь и вновь прокручивая в голове детали спора с Оксаной Витальевной. Зря она семью задела, и отцу об этом не расскажешь – всполошится и станет зеленым на неделю. Но с дедом обязательно надо поделиться – все по полочкам разложить, он подскажет, что делать, а, может, и сам какие-то действия предпримет.

В квартире ученик-двоечник неожиданно встретил маму.

– Оп-па! – засмеялся он, увидев ее в кухне. – С работы сбежала?