Урусут - Страница 5

– У тебя плотницкий талан! – рычал отец. – Обычный ученик осемь лет бесплатно работает, чтоб сим искусством овладеть, а тебе с младенчества все дадено! Что по крови с рождения, что моим словом и примером! Неблагодарный!

Тут мать повисла у него на руке, Олег вырвал свои вихры из крепких пальцев и бежал во дворы от рокочущего, как вода на порогах, батиного гнева. Затем Иван испил меду альбо браги и упал спать. Когда младший Белый Лоб возвратился, он прилег на топчан, и маманя, причитая, положила на исполосованные ягодицы тряпку, смоченную травяным настоем.

Ни наказания, ни крики не могли убить страстного желания стать дружинником. Он уж дрался и на палках, и саблею, и шестопером что с самим Андрюхой, что с другими ратниками – и все только цокали от удивления. Числился в отряде самый юный вояка – Евсей, шестнадцати лет, сирота, сын павшего при походе на Булгар кметя Матвея Головца, так вот он стал завидовать вниманию, что получал Олежка, да вызвал его на бой на деревянных мечах. Началось все в шутку, но опосля задира похвалялся уже при свидетелях, что древоделе никчемному ни в жисть в него даже концом палки не ткнуть, не то что наземь повергнуть или ушибить зело. Слово за слово, сцепились языками да побились об заклад – кто окажется побежден, тот десять дён подряд орет вместе с петухами. Ну, Белый Лоб кулаком-то в грудь себя ударил, но как вышли на бой на задний двор за первым кметевским амбаром, из которого нынче сделали конюшню, да как получили в руки не то по палке, не то по дубине, да как Евсей – косая сажень в плечах – взмахнул сей дубиной, так плотницкий сын и струхнул малехо. Одно дело, когда старший друг с тобой дерется, и ты знаешь, что тебя он не убьет, не поранит, другое – когда озлобленный завистью отрок с гортанным криком и ощеренным ртом несется вперед, метя едва ли не в висок.

Один раз Олежка уклонился от могучего маха, в другой отбил удар, а на третий вдруг взял себя в руки, и сделал все, как Андрей его учил – широко разведя ноги, присел под свистящей над головой палкой, из дальней правой руки перекинул свое «оружие» в левую, ближнюю к противнику, и, тем самым сэкономив драгоценные мгновения, ткнул концом деревяшки Евсея в живот. Тот, охнув, согнулся, Олег же выпрямился, ткнул для верности еще и в шею, но не больно, просто показать всем удар, затем завел Головцу палку между ног и, сделав ею круговое движение, опрокинул незадачливого соперника наземь. Хохот стоял такой, что, наверное, стража на скале на том берегу Суры его слышала.

С сей поры появился у него враг, но и батяня чуть присмирел, и Клобук не ленился тратить время на обучение, а то иногда, особенно по утрам, отсыпался и не выходил из терема.

II

Но сегодня, когда Олег, петляя по улочкам, добрался до конюшни, воевода, зевая, уже стоял на заднем дворе. Увидев отрока, нахмурился и погрозил ему кулаком.

– Коли на завалинке дрыхнуть слаще, чем ратную науку постигать, – сказал он, – так и неча старого вояку с ложа поднимать!

– Какой ты старый! – хохотнул мальчуган. – Тебе годов-то – двадцать три, не боле!

– Посвисти мне ишшо! Бери дубину, да маши давай!

Олежка вынул из-за пояса за спиной топорик, который всегда носил с собой, положил на пень у стены, взял палку и принялся повторять давно заученные движения.

– От так! – командовал наставник. – На правую руку, на левую! Резче! Не на косьбе, не так широко! Руби, коли! Руби, коли! Шибче! От так! С шагом вперед! Сбоку! Отступи! Ишшо раз! Ну, тетерев неуклюжий! Теперь обманка! Раз! Другой!

Через какое-то время пацан вспотел. Улучив момент, когда воевода споткнулся, и принялся, чертыхаясь, осматривать каблук на зеленом сапоге, Олег взмолился:

– Да сколько можно одно и то же! Давай лучше на саблях подеремся!

– Я те подерусь! – вспылил учитель. – Подерёсси, когда молоко на губах обсохнет!

– И усы вырастут, – уныло прибавил юный ратник.

– Так от то ж! Ладно, пошли анчихриста рубить!

«Анчихристом» звался вросший в землю обрубок давно, до поселения, поваленного бурей дуба, чуть выше человеческого роста. На нем пробовали удары саблей, а иные метали в него копие.

– Держи, – подал Андрей саблю мальчишке. – Токмо не тупи мне ее! А штоб рука привыкала! И все!

– Угу, – кивнул Олежка и сглотнул появившуюся от напряжения и радости слюну. Он взял в ладонь резную золоченую рукоять c самоцветами и рубином в навершии, и сделал взмах легким клинком. Воевода забрал сей кавказский булат у какого-то татарского мурзы на Куликовом поле. По голомени шла витая надпись на незнакомом языке, а ножны на поясе воеводы украшала узорчатая серебреная и бирюзовая вязь. Полжизни отдал бы плотницкий сын за право владеть таких клинком! Когда в первый раз Клобук обнажил сию саблю, он легко тронул лезвием тонюсенькую веточку на молодом древе. Та должна была, по любому разумению, согнуться, но она разрезалась!

«Енто што! – хвастался тогда воевода. – Можно женский волос по воздуху пустить, дак если сверху на клинок упадет, так и рассечется!»

– Представь – бьет тебя ворог сбоку, – замахнулся Андрюха.

Мальчуган кивнул.

– Да… И ты не отступаешь, не уклоняешься, а ставишь перед ним оружие, и делаешь им движение чуть назад, оттягиваешь, как бы гасишь его удар. Токмо обязательно заставой, иначе вражина может саблю из рук-то и выбить. Давай!

Олег, скорчив устрашающую рожу, выполнил указ. Клобук хохотнул.

– А теперича то же самое, токмо как встретил удар, сразу, без замаха, полосуй его по груди, а лучше, коли достанешь, по морде.

– А чем я ему наврежу, без замаха-то? – удивился Олег.